Париж по-прежнему открыт, все на виду, парижане не любят занавесок, парижанки обожают свежий воздух, который теперь, надо сказать, действительно свежий. Все тот же Бальзак весьма, весьма уважал парижанок: «Парижанки часто бывают фальшивы, опьянены тщеславием, себялюбивы, кокетливы, холодны - все это так, но когда они действительно любят, отдаются чувству с большим самозабвением, чем другие женщины». Антон Павлович Чехов же мечтательно замечал, что ехать с женой в Париж все равно, что ехать в Тулу со своим самоваром. Генрих Гейне писал об этих женщинах, которые отличаются от женщин, живущих в других местах, чем-то неуловимым, но бесконечно притягательным: «Большие ли глаза у парижанок? Кто знает? Мы не измеряем калибра пушки, которая убивает нас. Велик ли их рот? Кто знает, где у них кончается рот и где начинается улыбка?» Может быть, в улыбке все дело?..
Иосиф Бродский тоже не остался равнодушным к Парижу и бывал там не раз. А потом стремительно и резко писал о нем:
«Париж не изменился. Плас де Вож по-прежнему, скажу тебе, квадратна. Река не потекла еще обратно. Бульвар Распай по-прежнему пригож. Из нового - концерты за бесплатно и башня, чтоб почувствовать - ты вошь. Есть многие, с кем свидеться приятно, но первым прокричавши «как живешь?» В Париже, ночью, в ресторане... Шик подобной фразы - праздник носоглотки. И входит айне кляйне нахт мужик, внося мордоворот в косоворотке. Кафе. Бульвар. Подруга на плече. Луна, что твой генсек в параличе».
Что касается поэтов, то самым яростным, пожалуй, был Артюр Рембо; как только не клеймил он Париж, называл его шлюхой, сыпал цветистыми ругательствами - и, тем не менее, никак не мог оторваться от него...
«Когда так яростно твои плясали ноги,Париж, когда ножом был весь изранен ты.Когда ты распростерт и так светлы и строгиЗрачки твои, где свет мерцает доброты,О город страждущий, о город полумертвый,По-прежнему твой взор в Грядущее глядит!И мрак Минувшего, о город распростертый,Из глубины веков тебя благословит!»
