ГЛАВА V

　　Чичиков никак не мог отойти от страха, хотя деревня Ноздревка уже скрылась за полями и отлогостями. Что же до Селифана, то он никак не мог пережить, что его лошадям отказали в овсе. Вот так и получилось, что бричка Чичикова столкнулась с коляской, в которой сидели две дамы, одна старая, другая молодая необыкновенной прелести, что не ускользнуло от глаз Чичикова. С великими трудами и шумом повозки разделили и поехали каждый в свою сторону. А перед глазами Чичикова все стояла молоденькая незнакомка. Бывает в жизни... встретится на пути человека явленье, не похожее на все то, что случалось ему видеть раньше, которое хоть раз пробудит в нем чувство, не похожее на те, которые суждено ему чувствовать всю жизнь. Так и блондинка тоже вдруг совершенно неожиданным образом показалась в нашей повести и так же скрылась. Лишь картина деревни Собакевича рассеяла мысли Чичикова и заставила обратиться к своем постоянному предмету.

　　Деревня была довольно велика; посреди виднелся деревянный дом с мезонином, красной крышей и темно-серыми или, лучше, дикими стенами, — дом вроде тех, как у нас строят для военных поселений и немецких колонистов. Было заметно, что при постройке его зодчий беспрестанно боролся со вкусом хозяина. Зодчий был педант и хотел симметрии, хозяин — удобства и, как видно, вследствие того заколотил на одной стороне все отвечающие окна и провертел на место их одно маленькое, вероятно, понадобившееся для тесного чулана... Двор был окружен крепкой и непомерно толстой деревянной решеткой. Помещик, казалось, хлопотал много о прочности. На конюшни, сараи и кухни были употреблены полновесные и толстые бревна, определенные на вековое стояние. Деревенские избы мужиков тоже сруб

　　лены были на диво... все было пригнано плотно и как следует. Словом, на что ни глядел он, было упористо, без пошатки, в каком-то крепком и неуклюжем порядке. Даже и сам Собакевич показался Чичикову похожим на средней величины медведя.

　　Войдя в гостиную, Собакевич показал на кресла, сказав: “Прошу!”. Гостиная была украшена картинами с изображением греческих полководцев во весь рост. Чичиков попробовал завести приятный разговор, но оказалось, что Собакевич считает всех их общих знакомых — председателя палаты, губернатора, полицеймейстера и остальных — мошенниками и дураками. “Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья”.

　　Жена Собакевича Феодулия Ивановна пригласила к столу. Обед был очень обилен. За едой идет беседа... “Толкуют: просвещенье, просвещенье, а это просвещенье — фук! — разглагольствует Собакевич. — У меня не так. У меня когда свинина — всю свинью давай на стол! У меня не так, как у какого-нибудь Плюшкина: восемьсот душ имеет, а живет и обедает хуже моего пастуха!” Этот Плюшкин, естественно, Чичикова заинтересовал. Тем более что у него люди как мухи мрут. А имение его отсюда всего в пяти верстах. Но Собакевич против того, чтоб Чичиков к нему ехал. После обеда Чичиков приступает к делу. Собакевич внимательно выслушал намеки и подходы издалека, а потом брякнул: “Вам нужно мертвых душ?” Начался жестокий торг. Собакевич, как истый торговец, подает свой товар не просто как умерших людей, а как, например, прекрасного сапожника, кирпичника и т. п., словно забыв, что их уже нет. Наконец сходятся в цене. Решают завтра же быть в городе и управиться с купчей крепостью. Чичикову приходится выплатить задаток, но он требует расписку. Прощаясь, Чичиков просит Собакевича никому не говорить о сделке. На том и порешили. Чувствуя непредрасположенность хозяина к его поездке к Плюшкину, Чичиков отправляется обходным путем, чтобы Собакевич от своего дома не видел. Крестьянин, у которого он справляется о дороге, зовет Плюшкина заплатанной... (с очень удачным, но неупотребительном в светском разговоре существительным) — так его зовут в округе. “Выражается сильно русский народ! И если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света. Произнесенное меткое слово, все равно что писаное, не вырубливается топором... Как несметное множество церквей, монастырей с куполами, главами, крестами рассыпано на святой, благочестивой Руси, так несметное множество племен, поколений, народов толпится, пестреет и мечется по лицу земли. И всякий народ, носящий в себе залог силы, полный творящих способностей души, своей яркой особенности и других даров Бога, своеобразно отличился каждый своим собственным словом, которым, выражая какой ни есть предмет, отражает в выраженье его часть собственного своего характера... Но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово”.