Многие экономисты и политики по всему миру убеждены, что коррупция и развитие экономики несовместимы. Однако южнокорейский опыт доказывает обратное — экономика растет, если коррупционеры не занимаются «хищничеством»
Из 176 стран в ренкинге восприятия коррупции Transparency International, опубликованном в конце января, Южная Корея оказалась на 52-м месте, между Руандой и Намибией. По сравнению с Россией на 131-м месте позиция вроде бы не такая уж плохая, но Южная Корея длительное время была одной из самых быстрорастущих экономик в мире. У оставшихся трех «азиатских тигров» обстановка с коррупцией куда лучше — Сингапур на 7-м месте, Гонконг на 15-м, а Тайвань на 31-м месте.

Южную Корею раздирают коррупционные скандалы​. В прошлом году из-за скандальных связей лишилась своей должности президент Пак Кын Хе, а в начале 2017 года Ли Чжэ Ен, вице-президент и фактический глава крупнейшего чеболя Samsung, едва на угодил за решетку — по версии прокурора, он якобы заплатил подруге Пак Кын Хе $36 млн, чтобы правительство не мешало слиянию холдинга с одной из строительных компаний. В Южной Корее Samsung занимается не только электроникой, но и строительством, медициной, развлечениями и многими другими видами бизнеса.

Но коррупционные скандалы не мешают корейской экономике процветать. С начала года иностранные инвестиции в страну уже перевалили за $1 млрд (больше в Азиатско-Тихоокеанском регионе получила только Япония), корейская валюта — вон — показывает самую положительную динамику в мире, а фондовый рынок вырос до рекордных значений за полтора года. Показательно, что коррупционное расследование в Samsung практически не повлияло на капитализацию холдинга в отличие, например, от скандала с взрывающимися аккумуляторами телефонов.

Абсолютное зло?

Определение коррупции, которое используют и Всемирный банк, и Transparency International, выглядит так: использование государственной должности для личного обогащения. Это злоупотребление искажает отношения между экономическими агентами, то есть дает преимущества менее эффективным из них, а стало быть, замедляет экономическое развитие.

Во-первых, на взятки оттягиваются ресурсы, которые могли бы пойти на рост добавленной стоимости. Во-вторых, чиновники-взяточники, как правило, выводят свои сбережения из страны, то есть лишают ее даже косвенного положительного эффекта от их обогащения. Наконец, в коррумпированном государстве наиболее способные члены общества более склонны соблазниться чиновничьей должностью, дающей возможности собирать мзду, чем предпринимательством, где они могли бы создать новые рабочие места и технологии.

Авторы книги «Почему одни страны богатые, а другие бедные» (англ. Why Nations Fail: The Origins of Power, Prosperity, and Poverty) американские ученые Дарон Аджемоглу и Джеймс Робинсон выдвинули теорию, что процветание или упадок государств обусловлены в первую очередь природой их экономических и политических институтов. «Экстрактивные» институты построены на коррупции и непотизме, то есть кумовстве, они позволяют властям управлять экономикой государств для собственной выгоды. Экономический рост в таких условиях возможен, но он всегда недолговечен. Путь же к стабильному благосостоянию — это «инклюзивные» институты, построенные на демократии и неприкосновенности частной собственности.

Однако среди исследователей коррупции нет единомыслия по вопросу, всегда ли коррупция тормозит экономический рост или иногда все-таки способствует ему. Крис Блатман из Чикагского университета сомневается, что коррупция заслуживает того внимания, которое ей уделяется в общественных дискуссиях: «Если говорят, что некий фактор имеет приоритетное значение, надо посмотреть на две вещи: насколько этот фактор важен для развития и можно ли с ним что-то сделать». По его мнению, фактор влияния коррупции на рост экономики нередко преувеличивается, а повлиять на него зачастую невозможно. Якоб Свенссон из Института международных экономических исследований указывает, что, например, Китай, с его высоким уровнем коррупции, показывает также и высокие темпы экономического роста: «Коррупция для Китая не так вредна? То есть росла бы экономика быстрее, если бы не она?» Этот вопрос до сих пор недостаточно изучен, полагает аналитик.

Обыденная коррупция

Похоже, инвесторы давно свыклись с тем, что руководители Южной Кореи так или иначе оказываются замешаны в коррупционных скандалах. Из четырех последних президентов Южной Кореи ни один не остался в стороне от расследований взяточничества. Ким Дэ Чжуна, возглавлявшего страну с 1998 по 2003 год, лично не обвиняли, но двоих его сыновей посадили; сменивший его Но Му Хен в 2008 году совершил самоубийство, когда следователи готовились арестовать его за взятки в $6 млн.; а его последователь Ли Мен Бак был вынужден публично извиняться за старшего брата, угодившего в тюрьму за взятку в $500 тыс., которые он получил, чтобы провести через кабинет нужные решения.

　　Бывший президент Южной Кореи ​Но Му Хен

Если верить Transparency International, выходит, что коррупция едва ли не корень всех зол: «В очень многих странах люди лишены базовых потребностей и ложатся спать голодными из-за коррупции, — говорит председатель организации Хосе Угас. — А власть имущие и коррумпированные безнаказанно наслаждаются шикарными условиями». Из-за коррупции растет неравенство, которое питает популистские настроения, а популизм усугубляет проблемы общества — недоверие к государственным институтам увеличивается.

Это недоверие и разочарование во всей полноте проявились в Южной Корее осенью, когда граждане миллионами выходили на демонстрации протеста против Пак Кын Хе, которая позволяла своей подруге пользоваться секретными документами и влиять на правительственные решения в интересах крупнейших корпораций. И даже после импичмента президента жители не могли успокоиться.

Но как же получилось, что пока коррупция в Южной Корее растет, ее экономика оказывается все привлекательнее для инвесторов? Что в скандал оказались втянуты крупнейшие чеболи и правительство, а государственные десятилетние облигации разошлись на Нью-Йоркской бирже с доходностью, почти не уступающей доходности американских казначейских обязательств? «Очевидно, люди верят, что [история с Пак Кын Хе] не системный кризис, — полагает Рахул Чадха, директор по инвестициям гонконгского банка Mirae Asset Global Investments. — Это отдельный инцидент, с которым можно справиться». Иными словами, доверие к институтам, которое, по утверждению Transparency International, страдает в результате коррупции, в случае с Южной Кореей, скорее, укрепилось: да, нарушения в высших эшелонах исполнительной власти были, но другие ветви власти, в частности, парламент, отреагировали на них адекватно, как того и хотело общество. Если бизнес развивается, а власти борются с коррупцией, то скандалы не отпугивают инвесторов.

Конечно, оперативные успехи ориентированной на экспорт экономики Южной Кореи — в первую очередь заслуга мировой экономики, которая в прошлом году выросла на 3,1%, а в этом, как ожидает Международный валютный фонд, наберет еще 3,4%. Но долгосрочный расцвет страны имеет более фундаментальные причины, которые оказываются сильнее, чем коррупция.
 

　　Семейное дело

Коррупция — нежелательный, но естественный спутник экономической стратегии, избранной отцом только что изгнанного президента — Пак Чон Хи. Он еще в 1962 году положил конец военной диктатуре. Вернув президентские выборы, Пак Чон Хи сам же и выиграл их, обойдя соперников благодаря тому, что у него была экономическая программа с четкими целями и задачами. Пак Чон Хи сделал ставку на семейные бизнес-империи — чеболи. Именно они должны были наладить в Южной Корее промышленность, выпускающую товары на экспорт.

Чеболи образовались после Второй мировой войны, когда некоторым семьям удалось заполучить производственные мощности, оставшиеся после японского правления. Когда миновала война 1950-х годов, разделившая Корею надвое, эти маленькие «монархии» окрепли благодаря контрактам с американскими военными базами.

Но на севере осталось большинство и промышленных объектов, возведенных к середине века, и природных ресурсов. Поэтому Южная Корея вынуждена была полагаться на иностранные сырье, оборудование и технологии. Они поступили из двух стран — США и Японии. Договор о сотрудничестве с последней, который Пак Чон Хи заключил в 1965 году, вызвал массовые протесты — слишком уж свежа была память о жестокостях японской оккупации.

Президент подавлял их так же жестко, как расправлялся с коммунистической угрозой его предшественник, считавший левую идеологию главной проблемой страны. Инакомыслящих сажали и пытали. Не отказался Пак Чон Хи и от другого недуга свергнутого его сторонниками режима — коррупции. У нее были еще более глубокие корни, чем у коммунизма. А именно — понятие взаимовыгодности, которое наряду с почитанием родителей и строгой иерархией является одним из оснований конфуцианства и менталитета корейцев. Если кто-то оказал тебе услугу, его нужно вознаградить. Если твой благодетель чиновник, ему нужно так или иначе заплатить. И наоборот — если ты заплатил чиновнику даже за то, что он и так должен был бы сделать, чиновник будет считать себя обязанным выказать тебе предпочтение.

Все эти ценности были совершенно идентичны тем, на которых строились чеболи. В отличие от большинства западных крупных корпораций чеболи имеют непрозрачную структуру владения и финансовых потоков, их миноритарные акционеры фактически бесправны, а управляются холдинги влиятельными семьями. Исторически чеболи поддерживает государство, и далеко не всегда бескорыстно.

Взятки сопутствовали распределению госзаказов, финансировавшихся американцами, которым в 1960-х годах нужна была дружественная страна для снабжения операций во Вьетнаме. Чеболи, выбранные Пак Чон Хи основными агентами перестройки южнокорейской экономики из сельскохозяйственной в индустриальную, конкурировали между собой с помощью привычных взяток. И экономика рванула вверх темпами, которые нечасто встречаются в мире, — в 1960-е ВВП рос на 25% в год, в 1970-е увеличение иногда доходило до 45% в год.

Пак Чон Хи все время бурного экономического расцвета оставался президентом — его трудно было сменить, учитывая методы, которыми он боролся с оппонентами. Поэтому преемник объявился только после того, как Пак Чон Хи убили в результате заговора в 1979 году. Но к этому времени чеболи уже привыкли как получать госзаказы, так и вознаграждать чиновников. Искоренить эту практику не удалось до сих пор.
 

　　Вершки и корешки

Е Чон Су из Гарвардского университета в своем исследовании сравнивает Южную Корею с двумя другими странами региона, которые полвека назад были примерно в одинаковом экономическом состоянии, то есть очень, очень бедном. Это Тайвань и Филиппины. Нищее население, повсеместная коррупция и государство, еще не определившееся с тем, как должна развиваться страна. Все это было одинаково в этих трех странах. Но правительства в каждой из них по-разному решили, на что сделать ставку — на «хищничество» или «развитие».

Термин «хищничество» означает, что правительство забирает у людей, бизнеса максимум возможного, чтобы не уничтожить при этом только источник доходов. «Развитие» же означает, что правительство забирает «вершки» с того, чего предпринимателям удалось нарастить, оставляя бизнесу некоторые ресурсы для роста. По сути дела, коррупционеры выступают в роли инвесторов — они берут меньше сразу, чтобы была возможность взять больше потом, когда бизнес подрастет. Первым путем пошли Филиппины, вторым — Тайвань. Южная Корея сначала вела себя, как Филиппины, но при Пак Чон Хи, то есть с 1961 года, выбрала тайваньский маршрут. И тех и других финансово поддерживали США. За 50 лет «хищники» проиграли — их экономика отстала от соседей на порядок. Валовой национальный доход на душу населения в Филиппинах — $3,9 тыс., в Тайване — $46,8 тыс.

Благодаря стратегии «развития» за время диктатуры Пак Чон Хи окрепли и прославились на весь мир некоторые чеболи — Hyundai, SK, Samsung. Последний, по результатам исследования Е Чон Су, засветился на взятках высшим чиновникам больше других. С 1948 по 1998 год в коррупционных скандалах фигурировали четыре-пять чеболей, потом «выстрелила» сталелитейная корпорация Hanbo Steel, а после, начиная с 1998 года, чаще всего на взятках попадались менеджеры Samsung: к 2002 году восемь обнародованных случаев подкупа, к 2004-му ​— 22. Не исключено, что дело в масштабах бизнеса корпорации — это крупнейший чеболь в стране.

Сейчас Samsung вновь в центре коррупционного скандала, который стоил поста — и возможно, будет стоить свободы — дочери архитектора южнокорейского экономического чуда Пак Кын Хе. Но этому семейному бизнесу к разбирательствам с правоохранителями не привыкать. Ли Чжэ Ен наследует своему отцу Ли Гон Хи, который отошел от дел после инфаркта. До этого он успел подвергнуться обыскам из-за коррупционных обвинений. И для южнокорейского бизнеса это нормально. «В этой стране обычное дело угостить [чиновника] ужином, что-нибудь подарить, сделать подношение на похоронах или свадьбе», — рассказывает The New York Times.

При этом наблюдатели отмечают, что на бытовом уровне южнокорейское общество — одно из самых порядочных в мире. Немного есть стран, где, чтобы зарезервировать столик в баре, можно оставить на нем бумажник и он никуда не денется. Что, впрочем, совершенно не мешает высокопоставленным менеджерам из поколения в поколение подкупать высших чиновников. Коррупция стала органичной частью корейского экономического чуда.