Словно молния пронзила мозг Фан Хунцзяня, да такая яркая, что он зажмурил глаза. Кровь прихлынула к лицу. Он только собрался что-то сказать, как кто-то из их компании, шедший впереди, обернулся:
— Что, никак не наговоритесь? Нарочно плететесь нога за ногу, чтобы вас не услыхали!
方鸿渐心中电光瞥过似的，忽然照彻，可是射眼得不敢逼视，周身的血都升上脸来，他正想说话，前面走的同伴回头叫道：“你们怎么话讲不完！走得慢吞吞的，怕我们听见，是不是？”
Молодые люди молча догнали компанию, а затем разошлись, пожелав всем спокойной ночи. Фан Хунцзянь принял душ, вернулся в свою каюту, лег и вновь приподнялся в постели... В голове прочно засела мыслишка — избавиться от нее было так же трудно, как забеременевшей пойти на аборт... А вдруг барышня Бао не вкладывала в свои слова никакого особого смысла, и он только поставит себя в глупейшее положение? На палубе принимали грузы, и двое коридорных стояли у входа в третий класс, охраняя его от посторонних. А вдруг они обратят на него внимание? Он не мог ни решиться, ни отказаться от своего намерения. И тут послышались легкие шаги, приближавшиеся вроде бы со стороны каюты Бао. Сердце Фана заколотилось. В груди стало больно, будто кто-то топтал ее. Шаги замерли, и нестерпимая тяжесть навалилась на него. Но вот они послышались вновь — торопливые, близкие! И Фан Хунцзянь отбросил сомнения: чуть ли не с воплем радости он соскочил с койки и, не сунув ноги в шлепанцы, открыл дверь. В нос ему ударил запах пудры, которую употребляла Бао.
两人没说什么，直上船，大家道声“晚安”散去。方鸿渐洗了澡，回到舱里，躺下又坐起来，打消已起的念头仿佛跟女人怀孕要打胎一样的难受，也许鲍小姐那句话并无用意，去了自讨没趣；甲板上在装货，走廊里有两个巡逻的侍者防闲人混下来，难保不给他们瞧见。自己拿不定文章，又不肯死心，忽听得轻快的脚步声，像从鲍小姐卧舱那面来的。鸿渐心直跳起来。又给那脚步捺下去，仿佛一步步都踏在心上，那脚步半路停止，心也给它踏住不敢动，好一会心被压得不能更忍了，幸而那脚步继续加快的走近来。鸿渐不再疑惑，心也按束不住了，快活得要大叫，跳下铺，没套好拖鞋，就打开门帘，先闻到一阵鲍小姐惯用的爽身粉的香味。
Когда Фан проснулся на следующее утро, солнце уже сияло вовсю, часы показывали девять с минутами. Как же сладко он спал в эту ночь, даже снов не видел! Недаром о спящем говорят, что он пребывает в краю темном и сладком. ?Бао смугла лицом, смех ее сладок, и она утомляет, как сон весной,— подумал он.— Следовательно, «темный и сладкий» — это как раз о ней... И еще — о шоколаде. Можно было бы подарить ей коробку, да французский шоколад не очень хорош, к тому же в такую жару есть его не рекомендуют.
明天早晨方鸿渐起来，太阳满窗，表上九点多了。他想这一晚的睡好甜，充实得梦都没做，无怪睡叫“黑甜乡”，又想到鲍小姐皮肤暗，笑起来甜甜的，等会见面可叫他“黑甜”，又联想到黑而甜的朱古力糖，只可惜法国出品的朱古力糖不好，天气又热，不吃这个东西，否则买一匣请她。
Пока Фан лежа предавался размышлениям, Бао постучала в стенку каюты, обозвала его «лежебокой» и пригласила идти в город поразвлечься. Фан быстро умылся, а потом долго ждал у двери каюты, пока Бао закончит туалет. Завтрак в столовой давно кончился, и им пришлось заказывать еду за свой счет. Их обслуживал некий Алю, который убирал каюту Фан Хунцзяня. Когда они поели, Алю, не торопясь собрать посуду, с улыбкой посмотрел на них и протянул Фану три дамские шпильки, сказав на гуандунском диалекте:
— Господин Фан, что я сейчас нашел, когда вашу постель стелил.
正懒在床上胡想，鲍小姐外面弹舱壁，骂他“懒虫”叫他快起来，同上岸去玩。方鸿渐梳洗完毕，到鲍小姐舱外等了半天，她才打扮好。餐室里早点早开过，另花钱叫了两客早餐。那伺候他们这一桌的侍者就是管方鸿渐房舱的阿刘。两人吃完想走，阿刘不先收拾桌子上东西，笑嘻嘻看着他们俩伸手来，手心里三只女人夹头发的钗，打广东官话拖泥带水地说：“方先生，这是我刚才铺你的床捡到的。”
Бао вспыхнула, большие глаза ее, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Фан Хунцзянь, обругав себя в душе идиотом за то, что не осмотрел постель перед уходом, быстро вынул из кармана триста франков и сунул их Алю со словами: — Вот, возьми! А эти вещи отдай мне.
Алю поблагодарил Фана и заверил, что он человек надежный и лишнего не болтает. Бао успокоилась и стала смотреть в другую сторону, будто происходящее ее не касалось. Они вышли из столовой, и Фан с извиняющимся видом протянул Бао ее шпильки, но та сердито швырнула их на пол:
— Очень они мне нужны после того, как тот тип держал их в своих грязных лапах!
鲍小姐脸飞红，大眼睛像要撑破眼眶。方鸿渐急得暗骂自己湖涂，起身时没检点一下，同时掏出三百法郎对阿刘道：“拿去！那东西还给我。”阿刘道谢，还说他这人最靠得住，决不乱讲。鲍小姐眼望别处，只做不知道。出了餐室，方鸿渐抱着歉把发钗还给鲍小姐，鲍小姐生气地掷在地下，说：“谁还要这东西！经过了那家伙的脏手！”
Этот инцидент испортил им весь день — все шло не так, как хотелось: рикша привез их не на то место, за покупки они переплатили. Фан Хунцзянь предложил подкрепиться во вчерашнем китайском ресторанчике, но Бао пожелала обедать в европейском кафе, заявив, что не желает сталкиваться с пароходными попутчиками. Они с трудом нашли приличное на вид заведение, но все — от закуски до кофе — оказалось невкусным. Суп был холодным; мороженое теплым; рыба, хоть она и не похожа на морской десант, тем не менее слишком долго пребывала на берегу; мясо, напротив, очень долго находилось в воде, что более пристало бы матросу подводной лодки. Все, за исключением уксуса, отдавало чем-то кислым — хлеб, масло, красное вино. Однако оба ели с охотой, тем более что разговор не клеился. Стараясь быть приятным, Фан игриво называл свою даму то ?сладкой смуглянкой?, то ?мисс шоколад?, но та капризно спросила, неужели она такая черная? Фан продолжал свое: в прошлому году он был в Испании, так там самой красивой балериной слыла такая черная, насквозь прокопченная... В ответ Бао сразила его неожиданностью своей логики:
— А может быть, тебе больше нравится барышня Су — у нее кожа как рыбий пузырь. Да ты посмотри в зеркало — сам-то черен, как трубочист!
这事把他们整天的运气毁了，什么事都别扭。坐洋车拉错了地方，买东西错付了钱，两人都没好运气。方鸿渐还想到昨晚那中国馆子吃午饭，鲍小姐定要吃西菜，就不愿意碰见同船的熟人。便找到一家门面还像样的西菜馆。谁知道从冷盘到咖啡，没有一样东西可口：上来的汤是凉的，冰淇淋倒是热的；鱼像海军陆战队，已登陆了好几天；肉像潜水艇士兵，会长时期伏在水里；除醋以外，面包、牛油、红酒无一不酸。两人吃得倒尽胃口，谈话也不投机。方鸿渐要博鲍小姐欢心，便把“黑甜”、“朱古力小姐”那些亲昵的称呼告诉她。鲍小姐怫道：“我就那样黑么？”方鸿渐固执地申辩道：“我就爱你这颜色。我今年在西班牙，看见一个有名的美人跳舞，她皮肤只比外国熏火腿的颜色淡一点儿。”
鲍小姐的回答毫不合逻辑：“也许你喜欢苏小姐死鱼肚那样的白。你自已就是扫烟囱的小黑炭，不照照镜子！”说着胜利地笑。
После того, как Бао и его вымазала черной краской, у Фана отпала охота продолжать беседу, и он подумал: ?Ты вовсе не шоколад, а каракатица — та тоже брызгается черной жидкостью. Официант принес курицу, скорее жестяного петуха, сошедшего с флюгера над башенкой храма. Повозившись с ней без видимого успеха, Бао бросила на стол вилку и нож и заявила:
— Не хочу ломать свои зубы! Худшего кафе представить невозможно!
方鸿渐给鲍小姐喷了一身黑，不好再讲。待者上了鸡，碟子里一块像礼拜堂定风针上铁公鸡施舍下来的肉，鲍小姐用力割不动，放下刀叉道：“我没牙齿咬这东西！这馆子糟透了。”
Все еще продолжая борьбу с курицей, Фан ответил:
— Я же звал тебя обедать по-китайски, а ты не послушалась!
— Если мне хотелось поесть по-европейски, это не значит, что непременно надо было тащиться в эту паршивую харчевню! Сам виноват, а на меня сваливает. Все вы, мужчины, таковы! — Бао говорила с такой уверенностью, будто уже испытала характеры всех мужчин на свете.
方鸿渐再接再厉的斗鸡，咬着牙说：“你不听我话，要吃西菜。”
“我要吃西菜，没叫上这个倒霉馆子呀！做错了事，事后怪人，你们男人的脾气全这样！”鲍小姐说时，好像全世界每个男人的性格都经她试验过的。
Потом она почему-то вспомнила о своем женихе- враче и принялась рассказывать, какой он добропорядочный христианин. И без того обиженный, Фан Хунцзянь вконец рассердился, подумав, что христианские добродетели жениха не оказали никакого влияния на поведение невесты. Но поскольку прошлой ночью Фан сам получил удовольствие именно по причине легкомысленного отношения Бао к заповедям, он не стал развивать эту тему, только спросил:
— А разве христианин может быть врачом?
Бао не поняла и уставилась на него удивленно.
过一会，不知怎样鲍小姐又讲起她未婚夫李医生，说他也是虔诚的基督教徒。方鸿渐正满肚子委屈，听到这话，心里作恶，想信教在鲍小姐的行为上全没影响，只好借李医生来讽刺，便说：“信基督教的人，怎样做医生？”
鲍小姐不明白这话，睁眼看着他。
