Мы прибыли в г. Далянь на одном из японских пароходов, и, пересев на поезд, на второй день утром были уже в Харбине. Увидев тогда, во что мы были одеты, господин из еврейского общества, специально приехавший на перрон вокзала нас встретить, был просто потрясен. На улице холод – минус 20 градусов, а на мне были шорты, поэтому пришлось остаться в зале ожидания, пока нам не принесли хоть какую-либо подходящую одежду.

　Вскоре, сев в машину, мы отправились к месту, где располагалось Еврейское общество, и там нас, уставших и голодных, накормили горячей пищей.

　Харбин – сравнительно молодой город, в конце 19 века он стал важным узлом Транссибирской магистрали. На Российских участках железной дороги большинство домов были построены также в российском стиле. Обслуживали железную дорогу китайские жители, многие из них были выходцами из провинции Шаньдун. Эти люди в основном выполняли самую тяжелую работу.

　Трансибирская железная дорога способствовала расцвету коммерческого дела в г. Харбин и установлению связей города с другими странами, которые открывали здесь свои консульства, среди этих стран была и Америка.

　Одновременно в Харбин стали прибывать и известные музыканты. Так, мой педагог по скрипке Владимир Давидович Трахтенберг в свое время был главным скрипачем Мариинского театра. В 20-е годы прошлого столетия в городе побывало очень много знаменитых людей искусства, в том числе певцов и музыкантов. Например, в 1936 г. с трехдневными гастролями (16-19 марта) Харбин посетил выдающийся русский певец Фёдор Шаляпин.

　До начала 30-х годов г. Харбин был разделен на две части. Основная экономическая и культурная жизнь китайского населения города проходила в «Китайском городке», который в то время назывался Фуцзядянь. Большинство европейцев - жителей Харбина,- обосновалось в «Русском районе», а улицы города имели два названия: русское и китайское.

　Китайцы в основном были заняты в сфере различных услуг и выполняли работу поваров, прислуги, кормилиц, а также занимались мелкой уличной торговлей. Конечно, среди китайского населения были и зажиточные люди, и очень богатые коммерсанты. Связи между русско-европейским и китайским районами города имели лишь экономическую окраску. Европейцы, в особенности русские, всегда относились к китайцам с некоторым оттенком превосходства. Например, выдвигали требование изучения китайцами русского языка вместо того, чтобы самим приложить усилия к изучению языка страны, где они проживали. Относясь вполне терпимо ко всем, китайцы очень быстро научились общаться не только на русском, но и на других европейских языках. В основном это зависело от того, на каком языке разговаривал хозяин,у которого эти люди работали. Я был свидетелем того, как повар хозяина нашего дома свободно говорил на иврите с небольшим берлинским акцентом. Когда речь заходила о немецкой литературе, китайский переводчик временами переходил на берлинский говор, в то время характерный для нашей речи.　В Харбине имелись две синагоги. Также в городе имелась еврейская булочная, где нуждающимся предоставлялись бесплатные обеды. Каждый год в Харбине праздновали Песах — еврейскую Пасху. Еще в городе имелся дом для престарелых и была создана сионистская организация, в ведении которых были ,в основном, ритуальные и погребальные обряды.

　Благодаря финансовой поддержке, оказанной нам Еврейским обществом, наша семья сняла в аренду квартиру в одном из домов Харбина. Этот дом находился в маленьком дворике, и в доме было всего 15 квартир, а все его жильцы входили и выходили в здание через один большой главный вход. Наш дом был двухэтажным и располагался в самом конце двора. На нижнем этаже размещались гостиная, кухня и ванная, на верхнем – две спальни и моя маленькая комната, в которой находились лишь маленькая кровать и столик; еще была туалетная комната. Помимо всего этого дом имел подвальное помещение. К сожалению, этот подвал был своего рода общим погребом со льдом, и им пользовались все семьи этого двора. В то время люди еще не знали слова “рефрижератор”, поэтому в начале весны обитатели этого дворика привозили лед, выдолбленный из замерзшей реки Сунгари, затем раскладывали его в этом подвале, что позволяло хранить там продукты долгое время. Конечно же, от этого льда в подвале полы наших домов всегда были холодными, и комнаты нижних этажей просто невозможно было обогреть.

　В Харбине в то время проживало свыше ста еврейских изгнанников из Германии и Австрии, в основном, все они были врачи. Эти люди работали в еврейской больнице, но были и такие, которые открывали свои частные амбулатории. Положение их владельцев было более благополучным, однако экономическое состояние жильцов нашего дома ухудшалось с каждым днём. В 1944 году приходилось в буквальном смысле бороться за топливо, рис, масло, соль, с каждым днем увеличивались расходы и на одежду. У нас ее просто не стало, а вскоре не стало и тёплой комнаты для жилья. Не стало хватать самых необходимых средств к существованию. Хлебом нас снабжали: нашей семье давали хлебный талончик. По утрам меня всегда отправляли в хлебную лавку, где приходилось стоять в очереди и менять талончик на хлеб. Конечно, от голода в животе у меня всегда урчало, а когда подходила моя очередь, я почти окоченевал от долгого стояния на морозе. На обратном пути домой аромат этого горячего хлеба всегда вводил меня в искушение, и случалось, я мог отломить от имевшегося хлеба сначала один очень маленький кусочек, затем еще один и еще… Когда я уже подходил к дому, буханка хлеба оказывалась почти съеденной мной. Я сгорал от стыда перед своими родителями, ведь они тоже были голодны , как и я.

　Германия. Гельмут Штерн – первый скрипач Берлинского симфонического оркестра.